СЛЮСАРЕНКО Софья Ивановна, Костанайская область.

Страницы биографии Софьи Ивановны Слюсаренко тождественны страницам отечественной истории.

На ее долю выпали все этапы становления и развития страны, военное лихолетье, освоение целины, распад Советского союза, образование СНГ…

Удивительно, невзирая на почтенный возраст, Софье Ивановне до конца дней были памятны индустриализация и электрификация страны, первые тракторы и автомобили. Будучи дочерью колхозника, она хорошо помнила годы коллективизации.

Особое место в ее воспоминаниях занимал родной хутор Андреевка Сатонского района Хмельницкой области. С ним у нее были связаны воспоминания детства – беззаботной и счастливой поры, отрочества, озабоченного трудным бытом после смерти отца в 1936-ом году, и юности, омраченной проклятой войной…

Самым приятным воспоминанием о прошлом, конечно же, у Софьи Ивановны являлось детство: зима с катаниями со снежной горки, речка с изумрудно-прозрачным льдом, бабушкины сказки-небылицы, мамины пирожки-вкусняшки, печка на полхаты, всегда теплая и уютная, отец, добрый и заботливый, сильный и надежный, ласковая и нежная мама, никогда не унывающие сестренки…

Но самые яркие воспоминания остались о пашне, сенокосе и жатве. Когда за сестренками Петруньей и Леной соглашалась присмотреть бабушка, Соня старалась увязаться за взрослыми в поле, где с другими крестьянскими детишками собирала цветы, ягоды, грибы. Увенчав головы цветочными венками, с букетиками из простеньких цветов, они появлялись перед взрослыми, рассчитывая на похвалу. Собранные ими грибы и ягоды всегда предназначались для общего стола. А по вечерам старшие рассказывали страшные истории про леших, русалок, водяных, про страшного волка-вовкулаку… «Не бойся ничего, — успокаивала Соню мама, укладывая ее спать в телегу на душистое сено, предупреждая, — к омуту больше не ходите! Водяной за руку схватит, — и шепотом, — не к ночи сказано…». Прижавшись к маме, и, зная, что отец никогда и никому не даст ее в обиду, Соня засыпала беззаботным детским сном под отцовским кожухом, зная, что завтра ее ждет новый, радостный день…

Но жизнь устроена так, что рано или поздно приходится убеждаться в том, что радость и счастье столь же скоротечны, как горе и беда… В конце зимы 1936-го отец Сони, разгоряченный и вспотевший после заготовки дров в лесу, решил остыть в одной исподней рубахе. К тому же напился студеной водицы из проруби. В ту же ночь его схватили сильный жар и удушающий кашель. В считанные дни он довели его до гробовой доски. В те годы в сельской глубинке не всегда могли успешно лечить ангину и воспаление легких…

Былое счастливое детство Сони печально перешло в отрочество, озабоченное прозой жизни. Мужские семейные заботы свалились на хрупкие плечи матери с грудным ребенком на руках — Валечкой, самой младшей в семье. Мать так и не оправилась до конца жизни от невосполнимой утраты. Ей подставил свое неокрепшее подростковое плечо, оставшийся в семье единственный мужчина – старший брат Сони Леня, которому шел всего четырнадцатый год…

Крестьянская жизнь сурова, колхозные трудодни считаны, а время не останавливалось ни на миг, чтобы можно было сделать передышку…

Поговорка, что мир не без добрых людей, нашла подтверждение в судьбе осиротевшей семьи – сороковой год они провожали с хорошим настроением и бодрыми взглядами на год грядущий, благодаря сердобольной поддержке односельчан, уважительно относящихся к их бесхитростной семье. Возмужавшего не по годам Леню, к этому времени в селе уже называли Леонидом. Очаровательные черты проступали на скромном личике Сони. Она закончила начальную школу, пришло время определять ее в семилетку. Смышлеными росли младшие девочки-непоседы. Мать, заглядываясь на детей, украдкой смахивая слезу, сожалея, что их отцу не довелось дожить до этих дней.

Но война, вероломно оборвала мирную жизнь, перечеркнув планы миллионов людей, их настоящее и будущее…

В первые месяцы лихолетья во всей округе происходило ужасное: расстрелы, пожары, бесчинства немецких захватчиков. Односельчане и жители окрестных станиц и хуторов, лишившиеся крова, находили убежище в ближних лесах, в прибрежных зарослях озер и болот. Но и там фашистские оккупанты доставали их, жестоко расправляясь с ними. Но это было лишь началом…

В конце 41-го немецко-фашистские захватчики схватили Леонида. Ему было всего семнадцать, поэтому он не был мобилизован на фронт. Вместе с ним со всей округи были схвачены юноши, подростки и те, кто по возрасту или по состоянию здоровья не были призваны в регулярные части Красной Армии. Без воды и еды их продержали под охраной в скотском сарае на краю хутора более двух суток. А затем, под угрозой расстрела, травя свирепыми псами, погнали на ближайшую железнодорожную станцию, находившуюся в более чем в двадцати километрах от их родного села. На станции, погрузив в товарно-скотские вагоны, отправили в Германию.

Подобная участь ждала и Соню…

В хмурое осеннее утро сельский староста и несколько немецких солдат-автоматчиков согнали всех девушек и трудоспособных женщин к околице села. На многих не было верхней одежды. «За что?», «Зачем?», «На какое время?»… Никто из хуторянок не знал ответов на эти вопросы. Через час-другой на пятнистом грузовике приехали несколько немецких солдат с собаками и автоматами в руках. Ни взгляды солдат, ни их намерения ничего доброго не обещали. Они натравливали свирепых псов на беззащитных женщин, издевательски смеясь и радуясь испугу пленниц. А еще через пару часов, продрогших и голодных хуторянок погнали, подобно скоту, на ту же станцию, откуда оккупанты отправили первую партию пленных. Никто не мог проститься ни с родными, ни с близкими. Пленниц погрузили в вагон-коровник. Многим из них не суждено было вернуться на Родину. Они покидали родной край навсегда.

Мытарства долгого пути были впереди…

Зловоние вагона усугублялось тем, что на протяжения четырех суток пути никому под страхом расстрела не позволялось выходить из него, чтобы хотя бы разок вздохнуть свежим воздухом. Раз в день в немытых ведрах давали баланду с тухлым запахом, от которой многие отказывались, и воду в тех же ведрах. Во время движения состава со всех щелей вагона дул промозглый осенний ветер. Большая часть пленниц заболела. А две женщины не перенесли тягот ужасного пути. Софья Ивановна до конца своих дней не знала, куда их тогда привезли. Но помнила, что это было безлюдное, глухое место, где располагался какой-то секретный военный завод. От свежего воздуха у многих кружилась голова. Некоторые теряли сознание.

Угрюмые, ненавистнические взгляды новых хозяев красноречиво свидетельствовали об их намерениях. Потом все было, как в тумане: всех загнали в какой-то длинный коридор, заставили раздеться и бросать одежду в общую кучу. Мрачный хромой мужчина, вероятно из пленных, остриг всех наголо. После этого их брезгливо и бегло осмотрела немка-фельдшерица. Затем всех погнали в общую душевую. Потом выдали полосатую одежду. Скудная, но горячая похлебка в столовой барачного типа многих вернула к действительности, а коротенький сон все же не смог в полной мере восстановить силы.

Ранним утром всех расставили по рабочим местам. Соня должна была подавать на конвейер тяжелые металлические заготовки – штампованные детали. Задержка конвейера наказывалась, как и бессилие: карцер, избиения, голод. Чтобы выжить, надо было выдюжить.

Так прошли три года. Как ни странно, но Соня как-то поймала себя на мысли, что за это время она привыкла к тяжелому физическому труду. Возвращение в родную Андреевку, в родной дом казались ей неисполнимой заветной мечтой в течение этих нескончаемо долгих трех лет.

О состоянии военных действий, разумеется, пленницы ничего не знали. Но со временем они начали догадываться об этом по настроению лагерного конвоя – год от года их настроение ухудшалось. Это вселяло Соне и ее соотечественницам-сокамерницам какие-то надежды. В 1944-ом заводские надзиратели рассвирепели и при любых удобных или неудобных случаях отыгрывались на пленницах. Однажды, ночью одна из узниц услышала глухие звуки, доносившиеся издалеча. «Это же гром», — предположила другая. «Какой же может быть гром в ясную погоду!», — опровергла предположение первой наблюдательная пленница. «А может это наши?..» — с неуверенной надеждой высказала общее мнение еще одна узница. Это стало первой надеждой, первым радостным предположением всех, кто не терял веры на освобождение в течение трех лет тягостного заключения. А еще через пару-тройку дней звук ясно доносившейся канонады не оставил сомнений у пленниц. Положение узниц усугублялось резко ухудшившимся отношением конвоя к пленным. В один из таких беспокойных дней завод спешно покинули почти все охранники. Изредка за высоким бетонным забором, густо обрамленным колючей проволокой, были слышны одиночные выстрелы, короткие автоматные очереди и нарастающий, непрекращающийся гул военной техники. Все виды работ на заводе были приостановлены. Непонятное затишье было нарушено внезапным громким, со скрежетом, падением огромных заводских ворот, ранее казавшихся пленницам неприступными. На них неудержимо вьезжал больших размеров танк с надписями на непонятном иностранном языке. В первое мгновения узницы не знали, радоваться им или вновь огорчаться. Но, когда к ним с объятиями и с радостными возгласами бросились улыбающиеся танкисты, все поняли – это Свобода! Вне всяких сомнений, у Софьи Ивановны этот день был самым радостным и счастливым в ее жизни. Ликованью не было предела! В первые же минуты общения пленниц с освободителями стало ясно, что это союзники-американцы. Через несколько часов прибыли и советские воины-освободители на танках и автомашинах.

Первое и последующее за освобождением время слилось воедино – слишком велика была радость, перемешавшаяся со множеством событий – регистрации, построения, списки… Соню оправили в лагерь для русских военнопленных для выяснения всех ее данных. События этих дней у счастливой Сони тоже смешались в памяти. Она начала осознавать действительность лишь приближаясь к Хмельницкому в вагоне, переполненном пассажирами и вещами. Радость возвращения домой из немецко-фашистского заточения омрачал печальный вид разрушенных городов и сел, которые она видела в пути следования домой.

Такой встретила Соню и родная Андреевка. Из местных здесь остались старики, старухи да малолетние дети. Большая часть хат была сожжена дотла. Среди чудом уцелевших домов был и родной дом Сони. Неописуемая радость охватила ее. Мать и сестренки, встретив невредимую Соню, от радости заголосили. И Соня, и ее родные не сразу смогли прийти в себя…

Хуторяне встретили Соню по-разному: кто-то сердобольно, с радушием, некоторые – с подозрением: «Три года была у немцев. Работала на них. Кто знает…». У Сони ни желания, ни времени для оправдания не было. Надо было жить, работать.

Колхоз, в котором раньше работал отец, а потом и мать, продолжал существовать – фронту нужно было продовольствие. Все, кому было под силу, убирали рожь.

Заканчивался июль 44-го…

На другой же день она обратилась к председателю колхоза, бывшему фронтовику, комиссованному из-за потери руки в одном из многочисленных боев на фронтах войны. Он и не думал сомневаться в Сонином прошлом. Сразу же принял на работу – в колхозе не хватало рабочих рук. Ее он назначил звеньевой бригады, занимавшейся уборкой свеклы, картофеля и подсолнечника. Нелегкий крестьянский труд на родной земле был Соне не в тягость, а в радость. От зари и до зари на колхозных полях время было быстротечно.

Новые сообщения с фронта, постоянно продвигавшегося к Германии, тоже радовали. А май 45-го и вовсе окрылил!

В окрестные хутора и станицы начали возвращаться воины-победители. Но их можно было пересчитать по пальцам. Все были озабочены восстановлением послевоенной страны. Фронтовики ринулись в бой трудовой.

Соне посчастливилось встретиться с братом в конце сороковых. Он был освобожден лишь после войны. Непомерный тяжелый труд на немецком закрытом военном заводе, условия, не отличавшиеся от тюремных, и бесчеловечное отношение эксплуататоров не могли не сказаться на его здоровье. Леонид вернулся на костылях, навсегда оставшись инвалидом.

Соне перевалило за двадцать. Она отошла от неволи, похорошела, заневестилась. Именно такой, привлекательной и скромной, девушка приглянулась приезжему механизатору, фронтовику Андрею Слюсаренко. Он приехал в Андреевку из Кировоградской области на период жатвы – в те годы в селах не хватало механизаторов-хлеборобов. А в 48-ом они навсегда соединили судьбы. В заботах и в работе шло время молодой семьи.

1954-ый год стал временем отчета новой вехи отечественной истории. На призыв государства по освоению и подъему целинных и залежных земель в Казахстане откликнулась вся страна, огромная и дружная.

«А давай-ка, Софьюшка, и мы попытаем свое счастье на целине. Работы мы не боимся. Авось, и там сгодимся. По радио передавали, что там вся техника новая, да и жилье целинникам предоставляют, а заработки – больше наших. Об этом во всех газетах пишут. На прошлой неделе в райцентр приезжал кто-то из тех краев. Звал, хвалил целину — не нахвалился. Говорил, что там дюже бойко и весело. Кое-кто из наших ребят, не задумываясь, согласились», — подвел итог обсуждений глава семьи, не догадываясь, что подобными высказываниями вслух Андрей в очередной раз убеждал и себя. А Соня безропотно верила ему и соглашалась, зная, что с ним можно хоть на край света – не обидит, не подведет, не предаст.

Встретив новый 1955-ый год в родной Андреевке, молодая чета Слюсаренко стала спешно собираться в дорогу – на целину в Казахстан. Скромный скарб будущих целинников поместился в двух чемоданах и бауле.

Вагоны и железная дорога напоминали Соне печальный путь в плен в 41-ом. А нынешний путь был романтичным — рядом с близким и надежным человеком, в теплом вагоне, как говорится, в тесноте да не в обиде, в кругу добрых людей, большая часть которых с энтузиазмом ехала по зову государства в бескрайние казахстанские степи.

Соне было приятно и весело в кругу вновь обретенных знакомых, ставших попутчиками-друзьями. Песни, шутки, розыгрыши, интересные рассказы, трапеза за общим столом сделали долгий путь будущих целинников коротким, запомнившимся навсегда. Целина не пугала неизвестностью. Она манила загадочностью, мирным трудом, была многообещающей.

Покидая родной край, Соня с мужем еще конкретно не знали, в какой именно целинный регион они едут. «На месте определимся» — принял решение Андрей. Супруга полностью полагалась на него. В вагоне таковых было много. Но некоторые попутчики были осведомлены лучше их: у кого-то земляки устроились в Целиноградской области, у других были приглашения из Кустанайской области, а кто-то ранее приезжал сюда, как они выражались: «В разведку». Многие приняли решение сойти на станции Тобол, так как там должны были встречать целинников, прибывших по комсомольским путевкам. Комсомольцы-целинники ехали в отдельном вагоне, формировавшемся в пути следования состава из представителей различных регионов.

Андрей и Соня тоже решили сойти на этой станции, как и многие их попутчики. Между ними установились дружеские отношения. Целинная станция Тобол встретила их крепким морозцем с ветерком. Привокзальная площадь даже поздним вечером была переполнена народом. Кого-то встречали знакомые, других – руководители целинных совхозов, третьих – активисты комсомольских организаций. Обстановка на перроне напоминала праздничную – где-то играла гармонь, на другом краю в несколько голосов пели новую целинную песню, а кто-то плясал, чтобы согреться на морозе. У всех было приподнятое настроение.

Со временем площадь стала редеть. От вокзала постоянно отъезжали автобусы и тентованные грузовые машины с целинниками. Вот в это время Соня опешила: «Андрей, а мы куда?!». А у него тоже голова кругом шла от первых впечатлений на целинной земле. «А вон машина стоит. Куда они – туда и поедем!» — почти в свое оправдание выпалил он и, закинув на плечо баул, подхватив чемоданы, рванул в сторону грузовика, стоявшего на краю привокзальной площади. «Братка, ты куда?» — спросил Андрей водителя, копошившегося под капотом машины. «А тебе куда?» — последовал ответ вопросом на вопрос. «Да знаешь…», — начал было неуверенно Андрей, но шофер с улыбкой на лице и с видом бывалого человека перебил его: «Давай к нам в Филипповку. Нам кадры нужны. Трактор знаешь?». «Конечно, знаю. Как не знать. Да я на фронте…», но его вновь перебил водитель грузовика: «Значит, из наших», — он протянул руку и назвал себя: «Витек». «А меня — Андрей. А далеко до Филипповки?» — спросил он. «Тут, брат, все далеко — целина», — последовал ответ. Успокоившись, что все решилось само собой, новоиспеченный целинник шепнул супруге: «Сонь, чудно, Казахстан, а села именуют по-нашему».

И Соня, и Андрей были рады знакомству с Витьком. Им он казался всезнающим, опытным, не задумываясь, отвечавшим на все вопросы новых знакомых. «Но в кабину взять вас я не могу. Со мной кассирша приехала. Она нефтебазу приезжала и на счет семян узнать в заготзерне. Скоро вернется. Если согласны, полезайте в кузов. Там снизу соломка, а в углу полог брезентовый есть. Путь-то не близкий. Здесь вам не Украйна, где все рядом и близко. Да и не май месяц на дворе. Не обессудьте.» Через некоторое время подошла и кассирша. Она оказалась женщиной общительной и доброжелательной. Сразу же одобрила решение приезжих: «У нас работы на всех хватит. Да и добрым людям мы всегда рады», — сказала она, засмущавшимся приезжим.

Устроившись поудобнее, прижавшись друг к другу, накрывшись пологом, новоиспеченные целинники доверились Витьку и его спутнице. Путь, действительно, оказался не близким. Что-то внутренне подсказывало им, что в будущем их ждет что-то доброе и надежное.

Сколько времени провели в пути, какое расстояние проехали, они и предположить не могли. В Филипповку прибыли на рассвете, озябшие и уставшие после долгого пути. «Проводи их в вагончик. Пусть отогреются. А Николаевне скажи, чтобы накормила и напоила. Пусть отдыхают. Вон, какой у них вид уставший» — дала указания Витьку кассирша.

Так начался новый жизненный этап семьи первоцелинников Слюсаренко. Им всегда были памятны сложные периоды начала целинной жизни. В прошлом на их долю выпадало не мало испытаний, нередко граничивших с непоправимым. Опыт прошлого позволил достойно преодолеть повседневные трудности – бытовые, трудовые. «Печки-буржуйки мы топили камышом, — вспоминает Софья Ивановна, — пока пламя полыхает, в вагончике тепло, а без огня помещение быстро остывало. В первое время не хватало кроватей-раскладушек, матрацев, подушек, а о постельном белье и речи не было. Спали в вагончиках, на нарах, на полу, на камышовых матах, покрыв их брезентовыми пологами, и на «перинах» — набитых сеном или соломой матрасовках. Иногда, прядь волос во время сна примерзала к металлическим заклепкам или к гвоздям. Ее утром приходилось отрезать ножницами под общий смех присутствовавших. Подобные неудобства мы считали мелочами, не сетовали на такое — с шутками и смехом относились к ним. Наш веселый настрой, поддержка шуткой являлись нам прибаутками. Были, конечно, трудности, но мы перед ними не отступали. Они были преодолимы. Мы верили в целину. Она сполна оправдала наши надежды и наши труды», — вспоминала Софья Ивановна первые годы целинной компании.

Первая борозда, первый целинный урожай, первая целинная свадьба, первый целинный ребенок, первая целинная квартира, первый целинный детский сад, первая целинная школа… Можно перечислять до бесконечности.

Семья первоцелинников Слюсаренко через год-другой после прибытия в целинный край стала считаться местной. Они были непривередливы к любой работе: Андрей работал механизатором, Соня – рабочая зернотока, прачка, санитарка, кочегар… Записи в трудовой книжке в целинный период у них начаты 30 января 1955-го года.

Люсю, старшую дочь Сони и Андрея, родившуюся в декабре 1957-го, с полной ответственностью можно назвать дочерью целины. Люба (1958 г/р) и Света (1964 г/р) тоже являются детьми целинного села Алтынсарино, как и их старшая сестра.

Для всех целинников по-особому памятна жатва. Ее на целине называли битвой за урожай. Урожай 55-го, как и урожай 54-го года, не принес ожидаемых результатов. Кое-кто с недоверием отнесся к начинаниям целины. Часть целинников покинула степной край. Можно назвать немало случаев, когда они через три-четыре года вновь приезжали в целинный край, узнав о масштабах целинной компании, о наладившимся быте целинников, о небывалых урожаях, досыта накормивших всю страну целинным хлебом в тяжелое послевоенное время.

События того времени смешались в памяти первоцелинницы. Почти ежедневно прибывали новые целинники из братских республик огромной страны, постоянно поступала новая техника, формировались тракторно-полеводческие бригады, прокладывались электролинии и автодороги… Жизнь, что называется, кипела, налаживалась.

22 октября был образован целинный Камышнинский сельскохозяйственный район. В этом же году на базе колхоза «Первое мая» (с. Филипповка) был образован новый целинный совхоз имени Алтынсарина и основано новое село с одноименным названием, являвшееся центральной усадьбой данного совхоза.

Памятный целинный 1956-ой год сполна оправдал надежды государства и его многомиллионного народа. Такого урожая не знала ранее страна. Это был триумф целинной эпопеи! Казахстан стали называть главной житницей страны.

Переписываясь с родными и близкими, Соня рассказывала им про величие целины, предлагала приехать сюда жить и работать, фактически выступая в роли агитатора и пропагандиста целинного края. Ее предложение приняла средняя сестра – приехала погостить. Убедившись в правдивости слов старшей сестры, пополнила ряды целинников нашего района.

В праведных трудах и заботах прошло более шестидесяти лет со дня прибытия молодой четы целинников в наш край, край целинный, хлебный. «Перед людьми и совестью права» — это про Софью Ивановну.

В 1990-ом на 76-ом году ушел из жизни Андрей Иванович —    верный спутник Софьи Ивановны, полвека разделявший с ней все тяготы и радости жизни. Он был уважаемым тружеником целинных полей, нежным и любящим мужем, заботливым отцом, ласковым дедом.

Софья Ивановна скончалась 2 октября 2019 года на 95-ом году жизни, до конца своих дней оставаясь опорой детям, внукам и правнукам.

Имена первоцелинников Слюсаренко Андрея Ивановича и его супруги Софьи Ивановны, занимающих достойное место в истории нашего края, с полной ответственностью можно назвать одними из основателей целинного совхоза им. Алтынсарина.

Ермурат Бекмухамедов

   фото автора